Меня, Араши, все считают воплощением умеренности. Умеренности во всём – словах, выражении чувств, еде, наконец. Для окружающих я едва ли не образец для подражания, своеобразный пример жизненного аскетизма и духа, не затрагиваемого мелочной суетой. Неприятно думать, что кто-нибудь может приписать мне и скудность ума. Но еще неприятнее осознавать, что никто и никогда не поймёт источника этой умеренности, этого ярлыка, прикрепленного так крепко, что он мог бы сойти за проклятие, которое почему-то люди считают даром богов.

Разве Изуриха, избалованная лаской своей бабки, великая охотница за сладким, или Сората, вечно таскавший тайком рисовые шарики и испытывавший удовольствие не только от их поглощения, но и легко прощаемого воровства, могут понять, почему, спустя столько лет, при одном взгляде на обильную пищу я ощущаю тошноту? Знакома ли им нестерпимая вонь помоек, которая душит струями запаха брожения и гнили, и не менее нестерпимая мысль, что это может стать твоей пищей? Знаком ли им голод, такой голод, который доводит до состояния полного отупения, когда уже нет сил на слёзы и когда главенствует уже не желание насытиться, а гордыня, заставляющая шептать: «Я не буду просить милостыню и не буду есть это»…

Умеренность есть стремление к ограничению, порождаемому страхом привязаться к тому, что так легко исчезает из жизни человека. Тот, кто ограничивает себя в еде, не боится голода так, как человек, который ест больше, чем нужно. Тот, кто ограничивает себя в общении, не боится одиночества, а упивается привычной тишиной. Но какой угнетающей может быть эта тишина… Я сознательно поставила барьер между собой и Драконами Неба, на которых сейчас замыкается мой круг общения. Мне казалось, чем меньше раскрываешься перед людьми, тем менее уязвимой становишься. Но невозможно жить в постоянной изоляции. То, от чего я так бежала, настигло меня. Я говорю о том чувстве, которое одновременно делает меня и сильнее, и слабее. Это моя судьба – бежать от любви, когда она лишь только начинает покалывать в сердце, и покорно протянуть к ней руки в конце пути, понимая, что все тропки, обещающие вывести тебя из её леса, наоборот, ведут к ней. И вот итог этой попытки бегства – я холодно выслушиваю все шуточки Сораты и с безразличием на лице отворачиваюсь от него, а внутри всё горит от невысказанных слов. О, когда-нибудь они вырвутся наружу, и этот ураган сметёт меня, как соломинку. Страсть – губительное и тяжкое бремя. Как отчаянно мне хочется, чтобы он просто прикоснулся к моей руке! Но не я ли резко отдёргиваю её, когда он пытается сделать это?

Внутренний огонь, который я тщательно сдерживаю, испепеляет меня изнутри. Под маской спокойствия тихо тлеет душа, которой не чужды человеческие заблуждения и стремления. Но при всей моей жажде жизни я не позволю им вырваться наружу. Что говорил мне Сората, когда на моих глазах выступали слёзы? Говорил, что не может смотреть, как плачет такая красивая девушка. Что ж, я отучила себя от слёз. Лишь судорога пробегает по моему лицу, когда из моей ладони, разрывая плоть и кожу, вырывается меч. Эта моментально заживающая рана – легкое утешение Дракону, который слепо повинуется своей судьбе и идёт на смерть ради людей, по вине которых он испытал больше горя, чем радости. Я защищаю не весь мир, а лишь нескольких дорогих мне людей. Впрочем, если быть честной с самой собой, только одного человека. И если умрёт он, я прекращу своё существование на земле. А пока…

Имя моё – Умеренность, сила моя – Умеренность, жажда моя – Прорыв…